![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
alder_zpМихаил Булгаков, прочитав в газете о конкурсе на лучший учебник по истории СССР для средней школы, немедля принялся за его сочинение.
Имею на этот счет один вопрос и одну аналогию.
Как известно, руководство, а точнее, Сталин, пристально взялись за историческое просвещение нового поколения в 1934 году, когда из Сочи в “Правду” отправилось письмо за подписями его и Кирова о нетерпимости прежнего подхода к изучению русской истории в духе концепций М.Н. Покровского, к тому времени уже покойного. Вождь сказал тогда наркому просвещения Бубнову про школьную паству: “Они у тебя думают, что Наполеон — это пирожное”. А Ильф и Петров после постановления ЦК о школьных учебниках опубликовали ликующий рассказ “Разговоры за чайным столом”. Там отец приходит в ужас, узнавая, что в школе 12-летний сын решает “Задачи материалистической философии в свете задач, поставленных второй сессией Комакадемии совместно с пленумом общества аграрников-марксистов”, но понятия не имеет о том, кто написал “Мертвые души” и где находится Нью-Йорк.
Тогда-то, собственно, и заложили тот советский канон истории России и СССР, который был зацементирован в вышедшем спустя четыре года знаменитом “Кратком курсе истории ВКП(б)”, главным редактором которого был сам Сталин, канон, который до сих пор есть основа знаний большинства граждан о прошлом страны, канон, надо отдать ему должное, исполненный с возможной для восприятия рядового человека четкостью.
Какую же трактовку истории от Святослава до Иосифа воображал себе Булгаков, принимаясь за работу? Скорее всего, он обрадовался тому, что советскую школу сориентировали с дремучей социологии на едва ли не гимназический курс истории и географии. Но он что, не сознавал, насколько суперполитическим является заказ на учебник истории? Как бы ни любил и ни умел он работать с документами, все же видеть себя автором учебника истории страны с древнейших пор до Сталина было по меньшей мере легкомысленно. Булгаков же был натурой основательной, недоверчивой, с чего такая маниловщина: напишу учебник, получу 100 тысяч — и дела поправятся…
Нет мне ответа на вопрос, вместо него явилась аналогия.
Как известно, Булгаков не просто учился, доходя до самого прямого подражания, почти имитации стиля “Мертвых душ”, но видел себя прямым и законным наследником их автора. Тень Гоголя является в “Мастере и Маргарите”, а потом уж после смерти мужа приложила руку к укреплению мистической преемственности Елена Сергеевна, установив гоголевский надгробный камень на могиле мужа.
Но как тут не вспомнить, с какой одержимостью, не имея никаких для того оснований, рвался в профессора истории вчерашний выпускник нежинской гимназии, и ладно бы малороссийской, но ведь притом непременно всемирной?
Подытоживая свои соображения по методике “преподавания всеобщей истории”, Гоголь сообщает: “после изложения полной истории человечества я должен разобрать отдельно историю всех государств и народов, составляющих великий механизм всеобщей истории. Натурально, та же полнота, та же целость должна быть видна и здесь в обозрении у каждого порознь. Я должен объять его вдруг с начала до конца: когда оно основалось, когда было в силе и блеске, когда и отчего пало (если только пало) и каким образом достигло того вида, в каком находится ныне; если же народ стерся с лица земли, то каким образом на место его образовался новый и что принял от прежнего”.
И — в письме: “Ух, брат! Сколько приходит ко мне мыслей теперь! Да каких крупных! полных! свежих! мне кажется, что сделаю кое-что необщее во всеобщей истории” (М.П. Погодину, Генварь 11, 1834. Петербург).
